А ведь нефть влияет на жизнь птиц и через много лет после таких (или даже гораздо меньших по масштабу) аварий. Так, например, после аварии, произошедшей в 50-х годах у берегов Скандинавии, когда погибло более 30 000 птиц, оставшиеся в живых птицы покинули эти места и не посещали их в течение долгого времени. Естественно, что потеря удобных и привычных мест обитания сильно сократила количество птиц в этом районе вообще.
А недавно стала известна (вернее, благодаря усилиям биологов тщательно скрываемые факты стали достоянием гласности) еще одна причина массовой гибели птиц. Они сгорают в пламени сжигаемого на нефтепромыслах газа.
Высота газовых труб, установленных на нефтепромыслах в Северном море, достигает 80 метров, а само пламя поднимается в безветренную погоду на 20–30 метров над вершинами труб. При сильном ветре оно может отклоняться на 40–50 метров в сторону. Птицы, особенно те, которые летят ночью, оказываются в непосредственной близости к огню и, как рассказывают очевидцы, загораются. Представители нефтяных компаний в течение ряда лет категорически отрицали эти факты. Но английский биолог Б. Сейдж установил, что только за одну ночь в районе Шетландских островов сгорело заживо более 3 тысяч птиц. Это только за одну ночь и только на одной платформе! А сколько таких платформ в Северном море?! А сколько таких труб во всем мире?!
Свинец и ртуть, промышленные отходы и нефть, бытовые отходы и многое другое, что попадает в водоемы и губит их, безусловно, сильно влияет на пернатое население нашей планеты. И все-таки самое сильное воздействие на них оказывают яды, предназначенные отнюдь не для птиц, но тем не менее уничтожающие их в огромных количествах.
Человечество издавна страдало от насекомых, питающихся растениями, разносящих различные болезни, разрушающих дома и целые города. И издавна человечество пыталось бороться со своими шестиногими соседями по планете. Однако ни молитвы, к которым прибегали и в далекие и в не очень далекие времена, ни жертвоприношения, ни, наконец, какая-то реальная война, вроде выкорчевывания деревьев или сжигания их, ни к чему не приводили — насекомые продолжали свирепствовать на планете, нанося человечеству колоссальный ущерб, обрекая на голод и гибель огромные районы, распространяя заболевания, уносившие сотни тысяч жизней. И вдруг сравнительно недавно — после первой мировой войны — человечество, казалось бы, нашло наконец управу на шестиногих: против них стали применять яды. А после второй мировой войны стали применять ДДТ. Люди ликовали — ДДТ называли «атомной бомбой» против насекомых, и этот яд действовал безотказно. Появились и другие «бомбы». Но ликование длилось недолго — уже через несколько лет насекомые показали, на что они способны: часть из них приспособилась к ядам, у них выработался иммунитет, часть «уступила место» другим насекомым, не менее опасным. Наконец, яды губили и полезных насекомых, которые сдерживали массовое размножение вредящих. Людям пришлось искать новые способы, вернее, новые яды, увеличивать количество уже существующих. В результате в США, например, использование ДДТ возросло за последние 20 лет в два с лишним раза на единицу обрабатываемой площади. Яды накапливаются в почве и долгое время сохраняют свою силу. В тех же Соединенных Штатах в почве некоторых яблоневых садов накапливается по 125 центнеров на гектар действующего еще вещества ДДТ. А на насекомых он уже не действует, многие приспособились к яду, у них выработался иммунитет. А при чем же тут птицы?.. Вот мы и приближаемся к нашему основному вопросу, хотя надо перешагнуть еще несколько ступенек. А ступеньки эти, во-первых, дождевые воды, которые смывают яды в водоемы, во-вторых, водные животные, в организм которых попадает яд и накапливается там, и, наконец, птицы, которые поедают водных животных. Конечно, ступенек может быть и больше: сначала мельчайшие организмы, потом более крупные животные, поедающие этих мелких, потом рыбы, служащие непосредственно пищей птиц. Тут, правда, может возникнуть такой вопрос: почему не гибнут те мельчайшие живые существа, которые поглощают яды? Но начнем с того, что и эти животные гибнут. Например, продуктивность планктона — основы жизни океана — снижается на 50–90 процентов при концентрации: одна миллионная часть ДДТ на одну часть воды. В других случаях водные животные оказываются устойчивыми к ядам. Устрицы или рыбки гамбузии, по свидетельству американских ученых, могут концентрировать в своем организме такую дозу ДДТ, которая станет смертельной для птицы или рыбы, проглотившей гамбузию. И наконец происходит накопление: птица поедает рыб, в организме которых находится яд. В каждой рыбе — не смертельная доза. Но с каждой съеденной рыбой в организме птицы становится яда все больше и больше. И вот наступает роковой предел: в организме птицы накапливается смертельная доза яда.
Вот два примера. В течение нескольких лет одно из озер в Калифорнии подвергалось обработке ядами, направленными против личинок комаров. Концентрация его была достаточно слабая (в расчете на каждый литр воды). Но в планктоне его концентрация была уже в 40 раз больше. Концентрация продолжала возрастать: в организме рыб, питающихся планктоном, она возросла в сотни раз, а в организме хищных рыб — уже в тысячи. Хищные рыбы служили кормом водоплавающим птицам. В результате на озере в живых осталось лишь 3 процента птиц.
Другой пример — белоголовый орлан, та самая птица, которая красуется на гербе Соединенных Штатов Америки, рядом с девизом «Из многих — один», и которую американцы так или иначе оберегали. Но не уберегли: птица эта стала сейчас очень редкой. И, перефразируя девиз, можно сказать: одна из многих, ставших жертвой человека. Как полагают, погибли орланы из-за пестицидов, которые получали вместе с пищей. А пища их — рыба и крабы.